Мама родила меня по пути в лагерь жен изменников родины
Я родилась 13 августа 1942 года, в самый трудный период для всей нашей страны – в войну. Кроме меня, у матери было еще двое детей – мои сестра (1938 года рождения) и брат (1940 года). В год моего рождения отцу было 57 лет, а матери 40.
Жили мы в г. Керчи. Керченский полуостров голый как ладонь: ни леса, ни сельскохозяйственных продуктов. Земля вся ржавого цвета – добывали железную руду. Зной, палящее солнце, даже воды не вдоволь. Когда немцы вошли в город, то последняя надежда на рыбу, как продукт питания, пропала. Немцы сразу установили землянки на обрывах береговой линии, доступ к воде был отрезан. Город оказался в каменном мешке.
В городе начался голод среди населения. Люди потянулись к немцам устраиваться на работу: кто разгружать вагоны, кто копать траншеи за пачку галет. Рабочих сколько хочешь, а работы нет. У отца двое детей и мать в положении. Пошел и он искать работу... Устроился писарем – знал три языка.
Керчь переходила два раза – то к немцам, то к нашим. И вот, однажды ночью четыре матроса устроили стрельбу и шум. Немцы в панике оставили Керченский полуостров, бежали до Семи колодезей (под Феодосией) – они панически боялись возмездия. Через две недели приехали люди в черных куртках, ночью забрали отца, прямо в нижнем белье, и увезли. На следующий день пришел человек и сказал, чтобы мама явилась на ж/д вокзал «Керчь 2» к двум часам дня. Она, беременная, с большим животом, с утра добиралась на вокзал с трехлетней дочерью (она держалась за юбку) и полуторогодовалым сыном на руках, неся в свободной руке узелок с детской одеждой. Шла с направлением в Акмолинский лагерь жен изменников Родины «АЛЖИР».
Вагоны были как для скота, на полу солома, два дня ехали без остановки, поезд преследовали самолеты немцев. Машинист то разгонял состав, то резко тормозил, и бомбы в цель не попадали. Наконец машинист остановил поезд и сказал, что люди могут купить еду. Дети трое суток ничего не ели, и мама отправилась на базар, который был в двух километрах. Мама уже из сил выбилась, а базара все не видно. Вдруг взрывы. Оглянулась, а это самолеты бомбят станцию, сам состав успел скрыться. У нее земля ушла из-под ног, когда очнулась, не могла понять, где она, и вдруг завыла: «Где дети?». В голове как струна лопнула...
Пошла она по шпалам в сторону ушедшего поезда. На станцию Акмолинск пришла через три недели. В детском доме, куда машинист сдал детей, их не было – разобрали. Машинист сказал, что мать отстала и придет за детьми, а в детском доме посчитали время и сказали людям: если через две недели не придет мать, то детей раздадут. Мама поплакала, погоревала и побрела к месту назначения. Начальник лагеря, когда увидел это «существо»: оборванное, пухлое, бессильное и несумевшее по ступенькам подняться, заорал: «Да что там, с ума посходили? Кого присылают? Ей два дня жить осталось, а фронту нужен лес! Как с такой план выполнять? Еще и брюхатая!».
Два дня просидела мама под конторой, никто на нее внимания не обращал. Вышла на дорогу к другому селению и пошла обратно в Керчь. Дошла до первой хаты по дороге и попросилась на ночлег.
Две сестры, жившие в доме, ее пустили на ночь. Они обратили внимание на ноги беглянки: они кровоточили, мелкие камушки втоптались между пальцев и ранки по всей ступне, сколько камней и песка... Старшая, Роза, налила в ушат воды и помыла ей ноги. Как она шла? Стали расспрашивать: кто она, откуда, но мама издавала только стоны и всхлипы. Младшая сестра затопила русскую печь и ее уложили: нищую, в забытьи. Ночью у нее родилась девочка.
По селу пошел слух, что к сестрам пришла беженка и родила. Была война, мужчины на фронте, в селе одни женщины, старики и дети. К хате потянулись селяне: кто с чашкой муки, кто с кусками материи, чтобы запеленать ребенка. Девочка – а это была я – родилась очень слабенькая, издавала еле слышные звуки, опухшая, как и роженица. У матери не было молока, и все решили, что она не жилец, а меня выкармливали овечьим молоком. Имя мне дали Людмила, Люся – так хотел отец.
Зарегистрировала мама меня 13 сентября.
Хотелось бы узнать, сколько нас родившихся в войну осталось? Довоенные бравые, а мы, глубокие старики с палочками, и с каждым годом нас все меньше. Сколько лет у нас украла война?!
Людмила Костюченко, Краснодарский край, Крымский район, ст-ца Варениковская
