Как мы с Генкой пытались обменять яйца на сладости
С высоты прожитых лет я все чаще и чаще вспоминаю свою жизнь и все чаще прошу прощения у своих родителей, у своей мамочки. Когда они были живы, я думал, что они всегда будут со мной, будут помогать своими наставлениями и никогда не умрут.
Какими молитвами можно вымолить прощение у мамы за те детские шалости, за переживания и горести, за те бессонные ночи, когда я болел, а она не отходила от моей постели. За те слезы, которые она проливала, оттирая мои «цыпки» на ногах. За те слезы и горечи, которые я доставлял в детстве?
ПОЛНЫЕ ШТАНЫ ЯИЦ
Вспоминается такой случай: приходит ко мне мой сосед и закадычный друг Гена Голубев и предлагает залезть к его бабке в курятник, набрать яиц, отнести в магазин (благо он находился в 70 метрах от хутора) и наконец-то набрать вволю всяких сладостей: конфет, печенья, вафель и, конечно же, запивать все это знаменитым советским ситро. Сказано − сделано.
Находясь в курятнике, мы обнаружили, что в наших шароварах совсем нет карманов, зато в них есть резинки, плотно облегающие щиколотки ног.
Осторожно уложив по самые колени яйца, мы, широко расставив ноги, медленно двинулись к магазину, придерживая руками верхнюю резинку шаровар, дабы не сползли окончательно вниз.
Шли медленно и спокойно, чтобы никто не мог догадаться, что у нас в шароварах яйца. Все было бы хорошо, если бы не раздавшийся сзади топот и крик Генкиной бабушки: «А то я вас щас! Ну, погодите ужо, окаянные!»
Мы с Генкой, позабыв о яйцах, не договариваясь, разбежались в разные стороны. Не знаю, сколько глазуний и омлетов моментально потекли из-под резинок по ногам, заливая сандали. У меня была одна мысль: подальше унести то место, которое всегда отвечает, если не думает голова.
НАШ ПЛАН ОКАЗАЛСЯ ПРОВАЛЬНЫМ
Часа через два мы нашлись с Генкой на берегу речки Куго-Ейи в камышах. Подождав немного, мы поняли, что погони больше нет и можно привести себя в порядок. Кое-как отмыв шаровары и сандали, мы искупались сами. Сидя на берегу, решили, что домой больше не пойдем. Родители нас не понимают, за малейшую провинность лишают сладкого, да и вообще от них нет никакой жизни. Но в сумерках комары нарушили наши планы. Изрядно покусанные кровососами, мы пошли сдаваться.
Я шел и думал: «Хорошо, если меня встретит отец». Порки, конечно, не миновать, но отец наказывал меня поджаливая. Он говорил: «Петька, неси ремень!» За шифоньером на гвоздочке висела половина офицерского ремня, на котором отец правил свою опасную бритву. Я приносил, становился к нему спиной, он хлестал меня ремнем, а я должен был считать удары.
Хлестал, конечно, громко сказано, это было похоже в назидание, чем причинение физической боли. Мама же придерживалась совсем других правил. Порола так порола.
Но моим мечтам не суждено было сбыться… На пороге стояла моя мама. Вид у нее был неласковый, даже очень неласковый. В одной руке она держала лозину, другая была свободной, но пальцы шевелились в ожидании чего-то.
Лозина, подумал я, тоненькая, что от нее будет? Свободной рукой мама взяла меня за волосы, а лозина-хворостина приступила к своим обязанностям. Поначалу я был удивлен, с какой скоростью появлялись кроваво-красные «пиявки» на моем теле, но потом жгучая боль и мои крики: «Ой, ой, мамочка. Ой, ой, родненькая. Ой, ой, я так больше не бу-ду-уу!» Мама не обращала внимания на мои вопли, продолжала вести воспитательную работу.
Я крутился вокруг нее, как уж на сковороде, а она объясняла мне, как нужно себя вести и что такое хорошо, а что такое плохо. Как нехорошо лазить по чужим курятникам и воровать яйца, как плохо не слушаться своих родителей, позоря их перед хуторянами, и еще много чего «как».
Устав от делов праведных, мама отбросила предмет порки в сторону, прижала мою голову к своему животу, и мы дали волю своим слезам. Я − от боли, а мама от жалости ко мне. Успокоившись, я попросил прощения у родителей, пообещав слушаться и никогда, никогда не огорчать их.
Я лег спать в надежде, что все образуется и я проснусь совсем другим человеком. Ага, щас! Проступки и наказания следовали одно за другим с какой-то невероятной последовательностью.
СМЕНИЛИ ПОРКУ НА СТРИЖКУ
Однажды папа позвал меня и сказал, что я уже большой и порку он заменит стрижкой под «котовского», то есть налысо. Эту процедуру с удовольствием проводил дядя Тимоша, папин свояк и муж маминой сестры своей трофейной немецкой машинкой. После стрижки, обращаясь к моему папе, он неизменно повторял одну и ту же фразу: «Генка, волосы расти не будут, если мы их не обмоем». На столе появлялась бутылка «Московской», закуска и папиросы «Беломор канал». Потом они долго вспоминали войну и говорили о хорошей, мирной жизни, какая нас всех ожидает, и что мне и таким же мальчишкам повезло не увидеть этих ужасов войны.
Когда дядя Тимоша ненадолго оставался без «левой» работы, а выпить хотелось, он подзывал меня и науськивал, какую подлость я должен совершить.
Я понимал, что это нехорошо, но любовь к этому человеку, к моему дяде была сильнее любого наказания. Дядька не прочь был выпить чарку-другую водки за буйный рост моих волос. С тех пор кличка «Лысый» ко мне приклеилась наглухо.
Но, несмотря ни на что, я выучился, отслужил в армии, женился. Своя семья и работа требовали все больше внимания. Встречи с родителями стали не так часты, как они хотели. Хотя все значимые праздники мы старались отмечать у родителей, особенно 7 ноября − мамин день рождения.
Прошло много времени, а я до сих пор прошу прощения у родителей за то, что мы мало были вместе. Я знал, что они каждый вечер, сидя у окна, вглядывались в дорогу, ожидали кого-то из нас. Не едут ли дети, не идут ли в гости их внуки.
Простите, простите, простите! Вспоминаются строки одной песни:
Жизнь одна, и мы по ней летим,
Раскрывая крылья наудачу.
Что имеем в жизни − не храним,
А потерявши − плачем.
П.Г. Строганов,
Ростовская обл.
Подписывайтесь на наш дзен-канал
Подписывайтесь на наш дзен-канал
