Научитесь прощать и любить

Моей маме посвящается.

Совсем недавно я поняла одну простую вещь: никому ненужные люди получаются из детей, которых никто не хотел. Такое случается сплошь и рядом: совсем еще юная мама, сама еще по сути ребенок, не понимающая всю ответственность материнства; молодой человек, который «еще не нагулялся», а тут ЭТО – непонятное существо, поселившееся в чреве не очень-то и любимой девушки, которое через несколько месяцев начнет кричать по ночам и требовать к себе внимание. А какие любовь и внимание могут дать ребенку те, кто сам не получил это от своих родителей? Вот и получается замкнутый круг: рождаются никому не нужные дети от не любящих друг друга родителей. Отсюда – непонимание, нелюбовь, и – чувство вины ребенка за свою ненужность. Да – в том, что родители ссорятся и не любят друг друга, дети винят только себя. И дети этих детей будут винить себя... 

Так случилось и со мной. 

Где-то в очень далеком детстве я помню себя, как сидела на скамеечке и, захлебываясь слезами, ревела во весь голос, прижимая к себе ободранного, одноногого плюшевого мишку, которого когда-то мне подарил папа. 

– Папулечка мой родной, папочка, почему ты меня больше не любишь? – выкрикивала я свои детские причитания в небо. Я даже помню вкус этих слез – горький и колючий. 

Мне было страшно и непонятно, почему мы уже две недели живем не у себя дома, а у очень доброго и очень улыбчивого дяди Сережи. В его доме у меня появилась своя собственная комната и много-много новых игрушек. А мне хотелось к папе и своим старым игрушкам. 

От папы мы ушли ночью. Я сидела на диване и смотрела, как мама быстро кидала, не складывая, в две сумки мои и ее вещи. А потом взяла меня за руку и сказала: «Пошли». Я успела взять только своего старого плюшевого медведя, а остальные игрушки остались дома. Вернее теперь уже в папином доме. «Малыш, твои игрушки уже спят. Давай не будем их будить. Мы придем завтра и заберем их, когда они уже проснутся. Игрушки ведь тоже устают», – сказала мама. Но игрушки мы не забрали ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. 

А через две недели я сидела на скамеечке и в голос причитала. 

Подошедшей ко мне маме я уже со злостью, топая ногами, кричала: «Я скучаю по своим игрушкам, я скучаю по папе! Я хочу к ним! Я хочу к папе!». 

Моя, тогда юная мамочка, грустно на меня смотрела и гладила по голове. А я – пятилетняя девочка, кричала ей, что ненавижу ее и дядю Сережу. 

– Хочешь сходить к папе в субботу? И игрушки свои сможешь забрать. Ну конечно же, я хотела. Я хотела, чтобы все было как прежде. Чтобы мы гуляли в парке втроем: мама, папа и я. Чтобы самый лучший в мире папа катал меня на плечах, а я ему кричала: «Но, лошадка!». 

В пять лет я узнала новое для себя слово – развод. До сей поры оно рвет на части мои сердце, душу, разум. Мой детский ум никак не мог смириться с тем, что папа живет не с нами, а мамин нежный смех я слышу, когда ее обнимает не папа, а дядя Сережа. 

Несколько раз мама водила меня к странной тете в смешных очках с толстенными линзами. Помню, что никогда не называла ее по имени-отчеству (я их так и не запомнила). «Тетя Психолог», – так я ее называла. Она играла со мной в разные скучные игры, давала мне карандаши для рисования и заставляла меня с ней говорить. Разговаривать мне с ней не хотелось, но тетя Психолог не расстраивалась, а вот мама злилась. 

Я очень долго не могла понять, почему мама и папа развелись. Мне казалось, что во всем виновата я, и из-за моих шалостей и капризов родители развелись. 

Чуть повзрослев, я спросила у мамы, но та ушла от разговора. Тогда этот вопрос задала папе. Казалось, он с огромной радостью ответил. Он сказал, что мама очень плохая и злая, что она никого не любит: ни меня, ни его. Поэтому и ушла. Всю ночь я проплакала, жалуясь своему плюшевому мишке на то, что мама-то, оказывается меня не любит. Тогда же решила для себя, что тоже не буду любить ее. 

Какой же я была тогда маленькой и глупой и сколько потом горя принесла маме. Я стала себя плохо вести, в школе плохо училась, была раздражительной и плаксивой. И – ненавидела маму. Так ей и говорила: «Ненавижу тебя». 

Зато, когда ходила в гости к папе, все было по-другому. Мы вместе читали, рисовали, готовили уроки. Я была счастлива только с ним, но никак не могла понять, почему он не хотел, чтобы я осталась у него. И еще – он никогда не дарил мне подарков и никогда сам не звонил. Звонила сначала мама перед тем как отвезти меня к нему, потом я уже сама к нему ездила. 

Странно, но папа почти всегда был дома. Правда однажды зимой мне пришлось три часа прождать его на улице. Но это ничто по сравнению с тем, что я пришла к Папе, который, кстати, никогда не говорил мне, что ему нужно бежать на работу. 

Все изменилось в один день. Мне было пятнадцать лет, я влюбилась. 

Я летела к папе в гости с сияющими глазами, чтобы прокричать на весь мир о своей любви, о том, какие у него синие глаза, какой он славный, милый и родной. Папа слушать не стал. Он просто отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и сказал, что мне не о мужиках думать надо, а о предстоящих экзаменах. А я не могла остановиться. Ведь я же первый раз в своей жизни поцеловалась, и мне хотелось рассказать об этом самому родному человеку в мире – папе. «Шлюха, как твоя мать», – прозвучало как выстрел. А следом – пощечина, и еще одна, и еще. В слезах я выбежала из квартиры, а вслед летели страшные слова. 

Конечно же, первая любовь была несчастливой. У Виталика, так звали моего возлюбленного, к двадцати годам, оказывается, уже были и жена, и ребенок. Он нигде не работал, любил выпить пива и потусить в шумных компаниях. Ни жена, ни ребенок, ни я ему не были нужны. Он считал, что все это так – временное; скоро наступит момент, когда он станет счастливым и удачливым сам по себе... без лишнего груза. Он никогда сам не звонил, звонила ему я. Казалось, что я жить без него не могу. Впрочем, так, наверное, думают все пятнадцатилетние девочки. К папе я больше ходить не стала, да и он особого желания увидеться со мной не проявлял. 

По ночам я жаловалась на судьбу своему старому плюшевому мишке: – Я плохая, поэтому никому не нужна. Я НИКОМУ НЕ НУЖНА. Я повторяла эти слова, как молитву, как заклинание. 

Помогла мне мама. Однажды ночью, когда не осталось сил молча сдерживать боль души, я заплакала взахлеб, с причитаниями, совсем как в далеком детстве. В комнату вошла мама. Она обняла меня, гладила по голове и слушала: о том, как я ее ненавидела за то, что она бросила папу. О моей несчастной любви и о том, как страдаю. Потом рассказала, как поссорилась с папой, как он меня ударил и как обозвал. 

Вдруг мама расплакалась, и пришла моя очередь слушать. Она рассказала то, что так долго скрывала: про папины постоянные измены, про ночные звонки от других женщин. Как он легко, по звонку, мог уйти ночью и вернуться под утро, про его нежелание и неумение содержать семью, про побои, про то, что ни разу не помог деньгами. Она говорила и говорила, а мой детский мир рушился. Мой папка, мой идеальный, самый лучший в мире папа на самом деле был не в состоянии позаботиться ни о себе, ни о своей семье. 

– Господи, как же много страданий я тебе принесла, моя любимая мамочка. Сколько лет ты терпеливо выносила мои обиды и унижения. Сколько же было в тебе любви, чтобы вытерпеть все это и не ответить мне тем же. Прости меня, мама! Мамочка, простиииии! 

В ту ночь я поняла, что такое любовь. Любовь к самому родному, самому близкому и родному человеку. К той, что подарила жизнь, воспитала и отвечала любовью на нелюбовь. К МАМЕ. 

Мамы уже несколько лет нет со мной рядом, страшная болезнь убила ее всего за месяц. Я уже давно сама мама, но эта вина гложет меня до сей поры. «Мамочка, простиииии!» – мысленно кричу я в небо. А ответа нет. 

Хочется сказать всем: «Люди, пока живы наши мамы, не обижайте их, любите их, просите прощения. Потому что когда мамы не станет, от ощущения космического сиротства никуда будет не деться». 

С папой я не прекратила общения. Я его простила. Теперь я научилась принимать людей такими, какие они есть. Этому меня научила Мама. 

Алексадра М.